Готовящие перелом

Политика всегда подразделялась на два типа. Первый, подразумевающий широкое участие масс, существует обычно только в критические моменты истории. В обычное время участие большого количества граждан в политическом процессе ограничивается участием в выборах. Но кардинальным изменениям предшествует долгая и кропотливая деятельность тех, кого можно назвать «профессиональными политиками». Они не всегда хорошо известны широкой публике или вообще находятся в тени.

Один из таких людей — наш собеседник. Александр Викторович Краснов. Многие помнят, как во время конституционного кризиса 1993 года Верховным Советом он был назначен исполняющим обязанности мэра Москвы. Возглавляемый им Краснопресненский райсовет предоставил тогда более 100 депутатам резервное помещение для 10-го съезда народных депутатов.

После расстрела парламента Краснов некоторое время проработал на скромной должности главы управы Пресненского района. К его мнению прислушивается немало людей в оппозиции и власти. Для «СП» Александр Краснов согласился поделиться своим видением ситуации в современной России.

«СП»: — Первый вопрос — в лоб: что для вас политика?

— Для меня политика — это борьба с нынешней политической системой с целью ее коренного изменения. Если брать изучаемую в школе градацию на первобытный, родоплеменной строй и т. д., то мы живем до сих пор в феодальном обществе. У нас было две попытки свершить буржуазно-демократическую революцию — одна при Керенском, вторая при Горбачеве, — и обе провалились. Одна из них была закончена организацией под названием КПСС, которая, кстати, обладала всеми атрибутами масонской ложи, от дисциплины, внутренней демократии и кончая популистскими лозунгами о том, что свободный масон — это человек наемного труда. Вторая революция была подорвана Ельциным и Путиным. Мое политическое кредо звучит так: «Я — сторонник буржуазной революции». Чтобы были демократия, право, свобода, священная корова частной собственности. Революция означает не просто замену одного руководителя на другого, а смену формаций. Она может быть осуществлена через опрокидывающие выборы, когда полностью меняется власть. Такие выборы в новейшей истории России были один раз, в 1990−91-х годах. Тогда избрали другой Верховный Совет, потом избрали президентом Ельцина. Наша нынешняя власть создала такую систему, что нормальные выборы невозможны. Логика сегодняшнего дня говорит о том, что люди, желающие буржуазной революции, должны готовить перемены. Вот это и есть моя политика.

«СП»: — И кто готовит этот перелом?

— Один человек не может ничего. Сдвинуть вагон с углем можно, только навалившись вместе. На мой взгляд, люди делятся на три типа. Первую группу условно можно назвать пропагандистами. Себя лично я отношу к ним. У либералов хорошие пропагандисты, это Пионтковский, Подрабинек, Илларионов, Рыклин. К людям из патриотической среды, которые готовят переворот, я отношу Болдырева, Делягина, Мухина, Бориса Миронова. Сюда же, как одних из лучших пропагандистов, причисляю и себя вместе с Валерием Смирновым. Есть пропагандисты у левых: Анатолий Баранов, Илья Пономарев, Борис Кагарлицкий.

Пропагандисты свою роль выполняют хорошо. С прошлого года недовольство стало выходить на улицу.

Вторая важная группа — это те, которые геройствуют. Эти люди свою задачу тоже выполнили. Были события 6 мая, другие акции. Люди пожертвовали собой, но создали телевизионную картинку, которая облетела весь мир. Злобный образ нынешнего режима был показан CNN, TBS и другими каналами. Вот, мол, смотрите: люди спокойно сели, а их тащит ОМОН.

В третьей группе у нас, к сожалению, провал. Это так называемые «орговики». Они увлеклись каким-то гипертрофированным честолюбием. Взявшихся за организацию митингов откровенно занесло. Это кладовщики, которые представили себя директорами. Они толкаются локтями, лезут на трибуну, играют во всякие мифические платные организации вроде Координационного совета оппозиции.

Политика для меня состоит в том, что я занимаюсь пропагандой, занимаюсь политическими интригами. Интригами не в негативном смысле. Просто оппозиция сегодня не может менять законы или влиять на судебную власть. Но мы можем интриговать, у нас есть каналы влияния, периодически мы вступаем в контакты с властью и ведем с ней переговоры о передаче нам части полномочий. Как правило, представители имущих классов сводят обсуждение к вопросу, что с ними будет, когда мы придем к власти.

«СП»: — Любой буржуазной революции, как правило, сопутствует и культурная революция. Февралю в России предшествовали золотой и серебряный век литературы. Сформировался ли такой культурный пласт сегодня в России?

— В нужном объеме нет, и это плохо. Но мы можем использовать технические новшества в сфере связи. И ту работу, на которую раньше требовались годы, сейчас можно сделать быстро.

«СП»: — А есть ли у оппозиции то самое слово, которое можно сказать народу?

— Это слово есть. Мы заседаем в Национальной ассамблее, куда входит три группы оппозиции. К примеру, нами разработан новый проект конституции на переходный период в случае смены власти. Мы говорим о том, как должно быть собрано учредительное собрание, которое должно будет принять конституцию, выборный кодекс. Многие наши изменения предполагают изменение и налогового кодекса. Конечно, должна быть пересмотрена приватизация. Нынешняя экономическая система не эффективна, она похожа на итальянскую при Муссолини, когда все должности были распределены между родственниками.

«СП»: — Изменение налогового и избирательного законодательства, созыв учредительного собрания звучат, скорее, как абстракция. С этим не выйдешь к трудящимся.

— Мы обращаемся не к трудящимся, которых не расшевелишь, а к активной части, которая понимает наши слова. Трудящимся хотелось бы высказать претензию. Пока они сами, а не политики, не создадут профсоюзы, с ними будут обращаться как с быдлом. Наемных работников 92%, и они должны иметь своих представителей. Левые партии (профсоюзы всегда левые) должны прислушиваться к трудящимся.

«СП»: — Люди должны гореть борьбой…

— Я в оппозиции с 1991 года. Вначале я был на стороне Ельцина. Я поддерживал переворот того времени будучи председателем Краснопресненского райсовета, на территории которого и находится Белый Дом. Тогда я получил часы с портретом Ельцина. Но буквально через месяц я разругался с Ельциным вдрызг. Его пьянство стало носить какой-то запредельный характер.

Потом последовала ссора Ельцина с поддержавшим его в 91-м Верховным Советом. Расстрел в 1993 я воспринял как личную трагедию. В те тяжелые дни я вынужден был согласиться на предложение Руцкого исполнять обязанности мэра Москвы. После расстрела я находился в полурепрессированном состоянии. По понятной причине мои отношения с Лужковым носили отвратительный характер. Другое дело, что я не сдавался. Судился и становился главой управы, воевал с Лужковым в этой должности. На меня заводили по шесть уголовных дел в один день. Я все годы активно воюю, толкаю вагон с углем изо всех сил.

«СП»: — Изменилось ли общество за 20 лет?

— Общество менялось и менялось по-разному. В 1990-м, несмотря на социальные трудности, был большой энтузиазм. И в деловой сфере, и в интеллектуальной, и в политической. Как ни ругают то время, но считаю, что до 1993-го общество развивалось позитивно. После наступила реакция. К власти пришла бюрократия и начала внедрять свои подходы к политике и экономике. Многие говорят, что Путин после прихода поднял энтузиазм, но я этому не верю.

Просто сложилась удачная конъюнктура в области цен на нефть. Вот в 1998 году правительство Примакова-Маслюкова приняло мудрое решение. После черномырдинской безнадеги они, при сохранении либерального подхода к бизнесу, жестко остановили рост тарифов. И инфляция сразу с 30% в месяц упала до 1% в месяц. Вот на фоне этого позитива и пришел Путин. И тут цены на нефть поднялись. Стали поступать деньги не только от кражи собственности Советского Союза. Появился очень легкий и понятный источник, не требующий головной боли. А потом всё встало на свои места: скорость раскрадывания бюрократами денег сейчас даже превзошла скорость поступления их от продажи сырья. Мы опять катимся в тартарары.

«СП»: — Источником реакции выступает не только бывший правящий класс, но и низы общества. В романе Виктора Гюго «Девяносто третий год» хорошо показано, что после революции во Франции обычные крестьяне не могли понять, как они будут жить без своих сеньоров. Какова степень феодализации российского общества?

— Она крайне велика и постоянно продолжает увеличиваться. Если мы в течение ближайших трех-пяти лет не избавимся от феодального наследства, то страну ждут очень большие неприятности во всех сферах.

Сегодня самой могущественной страной во всех отношениях являются США. Там есть республиканские элиты, которые хотят мировой гегемонии. Есть элиты из Демократической партии, больше обеспокоенные процветанием своей страны и её безопасностью. Но ни одну, ни другую элиту не устраивает то, что в нашей стране много ядерного оружия. У них вместе есть сверхзадача взять любым способом ядерную кнопку в России. Пытаются снизить наш потенциал, пытаются подкупить руководителей страны гарантиями безопасности, обещаниями находится у власти до бесконечности или другими благами. Но их основная задача — это контролировать ядерную кнопку. Хочу напомнить, что когда Ельцин позвонил в Вашингтон и сказал о Беловежских соглашениях, то главный вопрос, который ему задали, был про ядерное оружие. Только после заверения, что ядерное оружие будет вывезено из Белоруссии и Украины в Россию, американское руководство сказало: «Отлично, нас всё устраивает, вы двигаетесь в правильном направлении».

«СП»: — Для феодализма характерно «туземное» отношение к духовным интересам. То есть, если человек даже богатеет, то в первую очередь покупает себе золотую цепь и вставляет золотые зубы.

— Феодализация начинается много раньше. Система образования у нас деградирует — это и доказывать не надо. У меня есть две дочери. Одна из них окончила юрфак МГУ, другая — экономический факультет. Они и я учились в одной школе. И у нас троих была одна и та же учительница по химии, совершенно политически нейтральному предмету. На вопрос об уровне подготовки школьников в сравнении времени, когда я учился, старшая дочь училась и младшая дочь училась, учительница говорила, что всё идет по нисходящей и довольно резво. Я недавно пришел на встречу выпускников в родной Геологоразведочный институт. Там были вывешены задания на вступительных экзаменах по математике и физике, так я их все решил в уме за пять минут. Хотя я уже больше 20 лет не занимался физикой и математикой. Я общался с преподавателями, которые меня учили, так они в ужасе от современных студентов. Если мы не будем обучать детей по рецептам классической русской или советской школы, то наше общество будет стремительно погружаться в пучину феодализма.

«СП»: — Может падение уровня образования связано со сложившейся в нашей стране парадоксальной ситуацией, когда инженеры, врачи и ученые находятся в разряде самых низкооплачиваемых работников? Ведь в Европе, в Америке, Азии или Африке с точностью наоборот.

— Да, во всём остальном мире дети знают, что окончив институт, они могут рассчитывать на получение хорошей работы. Везде образование — символ благополучной жизни. В России ребенок посмотрит на нищего участкового врача или несчастного учителя, так мотивации учиться не будет. Отучившись в институте, я сделал блестящую карьеру. Я закончил работу в должности начальника экспедиции, в которой были задействованы 4 спутника и 12 самолетов. Я зарабатывал хорошие деньги и творчески реализовывался.

«СП»: — Есть ли шанс сегодня у молодого человека сделать честную карьеру?

— У нас сейчас практически не осталось социальных лифтов. Зарплата тоже относится к этим лифтам. В советское время я знал, что если защищу кандидатскую, то буду зарабатывать больше, если стану профессором в родном институте, то буду получать 600−700 рублей. Сейчас зарплата не определяется знаниями. Возьмем, к примеру, юриста. Его квалификация определяется только умением занести деньги судье, родственными или какими-нибудь полукриминальными связями. Наша судебная система умерла. Прокурор, который вместе со следователем преследует какого-нибудь страшного преступника и добивается его посадки, не ценится. Уровень прокуратуры сегодня вообще ниже плинтуса. Мы видим это на очень важном для нашей власти процессе Ходорковского. Я в своё время был на нём наблюдателем. Я слушал прокурора Лахтина, который вел этот процесс. Это — тихий ужас. У меня сложилось впечатление, что он не знает ни иностранного языка, ни принципов работы современного бизнеса, не может связать двух слов, не знает законов. В бизнесе похожая ситуация. Там главное не умение управлять, а способность составлять откаты.

«СП»: — Александр Викторович, вы в большей степени московский политик. Но много путешествуете по стране. Можно сказать, что у жителей Москвы сегодня своя ментальность? И какие территории в нашей стране требуют особого внимания?

— У Москвы свой образ жизни, она живет по другим законам, вообще по-другому устроена. Есть и огромная разница в зарплатах и в ценах в столице и на периферии.

Меня в нынешней региональной политике настораживает одна вещь. Мы упускаем развитие Дальнего Востока. История показывает, что всё развитие Европы происходило вокруг Средиземного моря. Войны, торговля — всё бурлило вокруг моря. Море — это транспортные коммуникации, потому как доставлять товары по нему дешевле всего. В 21-м веке таким морем становится Тихий океан. На него выходят и США, и Канада, и Чили, и Япония, и Китай, и Россия. Нам необходимо забить в этом регионе свои «гвозди влияния». В виде глубоководных портов с соответствующей железнодорожной инфраструктурой для транспортировки товаров в Европу. Ещё Ломоносов сказал, что Россия будет прирастать Сибирью. С классиком, как говорится, не поспоришь.

«СП»: — Многие говорят, что современное российское общество расколото по национальному, религиозному признакам, по месту жительства.

— Совершенно не согласен с этим. Наоборот, все мы прекрасно понимаем друг друга. Чтобы понять это, надо на некоторое время выехать за границу. Наших соотечественников узнаешь везде, мы очень сильно отличаемся от всего остального мира. Если уж мы расколоты… Ничего мы не расколоты. Это всё надуманные вещи, такие специально расчесываемые чирьи.

Внутри России никогда не было серьезных межнациональных конфликтов. Наша страна, по большому счету, это плавильный котел.

«СП»: — Из ваших слов получается, что Россия сегодня под властью бюрократии, судебная система развалена, образование уничтожается, выборов нет, экономика в депрессивном состоянии. Есть ли выход?

— У оппозиции появляется шанс. Я всегда относился к маргиналам, то есть к сторонникам крайних течений. Но то, что я три года назад мог произнести полушепотом, сегодня могу говорить вслух. Всё больше людей убегает из страны за хорошим образованием, за хорошей работой или по другим причинам. Значит, люди осознают современную ситуацию. Причем это наиболее энергичные люди, которые выучили другой язык, изучили правовую систему другого государства и сделали себе рабочую визу. Это люди, которые выше среднего, они не сидят на дне и не пьют вперемежку водку с пивом. Нашу с Валерием Смирновым передачу «На самом деле» в Интернете слушают десятки тысяч человек в разных странах, диски с записями продают на Горбушке. На маршах оппозиции каждый третий подходил и говорил, что узнал меня по голосу. Всё больше людей, которые интересуются происходящим.

«СП»: — Всё-таки, что будет со страной?

— Как говорил Джон Кеннеди, правительство, которое делает смену власти невозможной, делает революцию неизбежной. Сегодня настроения масс ухудшаются и приближаются к осознанию, что хотя решительная смена власти и чревата неприятностями, но дальше отступать некуда. Любое ЧП, будь это резкое падение цен на нефть или какое-нибудь технологическое происшествие вроде отключения электричества в Москве посреди зимы может привести к непредсказуемым для власти последствиям.

Причем когда негативные настроения к власти сильны в обществе, то им подвержены и сотрудники ФСО. У них тоже есть папы, мамы, жены, дети, племянники, друзья по школе. А если все они в один голос говорят: «Чего ты этого козла охраняешь?» Сотрудник вначале говорит, что он пока хорошо живет. Но ему отвечают: «Ты будешь не хуже жить, если будешь другого охранять». А ФСО это 30 тысяч человек. Этой преторианской организации поменять руководителя ничего не стоит. А ничего кроме охраны ФСО, за властью нет. Нет ни всенародной поддержки, ни поддержки предпринимателей, устоявшихся институтов тоже нет. В США не смогут снять президента даже объединившиеся ФБР и ЦРУ, потому что есть конгресс, верховный суд, общественное мнение, газеты.

Вспомните, как снимали Лужкова. Люди, которые 20 лет с ним работали и лизали задницу, в один миг сказали, что готовы работать с Собяниным.

И ничего не разрушится, если режим сменится. Не будет ни развала, ни гражданской войны. А все чиновники присягнут новому руководителю. На своем примере знаю. Я два раза из оппозиции приходил во власть Краснопресненского района. И чиновники, что поносили меня, только я занимал кресло, подходили и спрашивали: «Чего изволите?» Еще нашептывали на своих коллег: «Такой-то говорил про вас плохо»…